Житие в Заповеднике
Как зритель я хочу воспринимать спектакль комплексно, чтобы все составляющие гармонично сочетались друг с другом. Работа художника органично воплощала бы задумку режиссера, музыкальное оформление создавало ненавязчивый фон, а актеры естественно существовали в этом пространстве. Когда подобное единство складывается, спектакль считаю состоявшимся. Чаще бывают ситуации, когда, например, сценическое решение живет как бы отдельно от режиссерской задачи, довлеет над ним либо не дотягивает, артисты играют неровно, и спектакль распадается на детали, одни из которых кажутся удачными, а другие – не очень.
Постановка каменск-уральского театра Драма номер три «Заповедник» по одноименному произведению Сергея Довлатова стало для меня таким ожидаемым, но редким единством; хоть и не сразу. Режиссер Артемий Николаев (Москва) уже не первый раз работает с театром, и вновь успешно.
Без «разделения на части» при анализе, к сожалению, не обойтись. Простите, но критик по определению занимается «расчлененкой».
Первыми звуками спектакль погружает в определенную эпоху: по радио звучит голос бывшего генсека, впечатавшийся в память «возрастных» зрителей, а новому поколению знакомый по многочисленным скетчам. Действие сопровождают песни 70-х в современной аранжировке, что мягко и прочно увязывает прошлое и настоящее. Сценография от популярного московского художника Анны Федоровой образно-конкретная. Телефонная будка с неработающим аппаратом как символ «сломанности» момента. Трамвайный вагон с пустыми глазницами окон, как холодный бесприютный дом. Цветовое решение в стиле сепия, без яркости, без контраста, старое затуманенное фото. Как будто сквозь время, сквозь дымку лет проходят герои через беспокойный колеблющийся многослойный занавес: к себе идут, от себя бредут, ищут, не находят…
Постановки о прошлом, если они не сугубо исторические, непременно должны выстраивать отношения с настоящим, и в «Заповеднике» это происходит достаточно внятно. Многие реалии доперестроечных лет, на которых основан сюжет (например, непростые последствия для человека, оставшегося в СССР, когда его семья переезжает за границу), казалось бы, ушли безвозвратно, но они воспринимаются адекватно, поскольку не смакуются сами по себе, а становятся лишь отправной точкой для «вечной» истории.
О чем же история? Здесь уже каждый зритель видит свое, и это видение совсем не обязательно должно полностью совпадать с режиссерским замыслом. Очевидно, что раскручивается история любви: с препятствиями внутренними и внешними, с расставанием как проверкой чувств, с выбором между собой – и семьей. Актерская пара Инга Матис и Максим Цыганков рассказывает ее убедительно, то щемящее-трогательно, то взрывно-болезненно. В какие-то моменты мелодия любви становится основной, и эти моменты прекрасны, и в спектакле, и в жизни.
Но ведь жизнь больше – даже любви. Довлатов написал «Заповедник» не только про пушкинский музей, его сотрудников и местных жителей, передав через их образы некие русские черты, — но и про заповедник человеческой души, которая ищет выражения себя. Совершает много трудных выборов, помимо быть или не быть с любимыми: выбор между прозой реальности и поэзий вымысла, между чистотой страдания и замутняющей разум выпивкой (либо жить – либо пить).
Главный герой Борис Алиханов много лет пишет рассказы «в стол», которые не печатают. Его пьянство – типичное для талантливого человека из среды литературы и искусства, не нашедшего признания. Правда, сейчас острота конфликта «художник и признание» несколько сгладилась. Благодаря всемирной сети есть возможность найти почитателей по сути любому писателю, а благодаря спонсорским вложениям опубликовать любое произведение. И-нет сводит на нет существование «непризнанных гениев». Но муки творчества даже он не отменял. В спектакле тема подчеркивается
то разбросанными листами, которые ненужными летают по воздуху, то скомканными шариками стихов, что швыряются в толпу, не долетая до нее то есть до зрительного зала), зато благополучно тонут в воде – реке времени, наверное.
В образе главного героя, страдающего интеллигента, предполагается некий разрыв, надлом, раздрай. На мой взгляд, актеру такой «нутряной боли» не достает. Возможно, качество отсутствует в его природе и опыте. Терзание удается Максиму Цыганкову в любовной, но не в творческой линии. Обаяние артиста в принципе побеждает страдание.
А еще эта история – о России (как без нее?). Замечательная сторона повести Сергея Довлатова – колоритные типажи русских людей. Философы-самоучки, добрые, смешные, вечно пьяные, растранжирившие себя, дом, семью, которых он описывает с огромной любовью и потрясающим юмором. Что ж, у наших артистов образы пьяниц полуются особенно хорошо. Присутствует опасность передавить, переборщить – но каменские актеры с ней уверенно справляются. Каждый выход – как самодостаточный концертный номер. «Этюд с лестницей» Стаса Потоцкого и Володи Митрофанова – прекрасная клоунада, сосредоточие юмора. Образы Михаила Ивановича и Толика узнаваемы: хоть раз да сталкивались мы с подобными жителями земли русской. Ну а явление фотографа Маркова в исполнении Евгения Белоногова, без преувеличения, может считаться спектаклем в спектакле. Актеры играют так убедительно, что несколько сердитых зрительниц демонстративно покидают зал: что это нам тут алкоголизм пропагандируют? В какой-то момент возникает желание остановить поток сольных выступлений, спектакль вот-вот распадется, утратит смысл. Но режиссерское чувство меры начеку и удерживает спектакль в собственных рамках. Жаль, не досмотрели ушедшие до того состояния, когда постоянное комикование и смакование по закону перехода количества в качество трансформируется от смеха – к слезам. Смеешься, смеешься, а потом такая грусть нападает…
Довлатова. Спектакль производит цельное впечатление. Много удачных ходов, актерских решений. И все-таки самой сильной его стороной является – текст. Спасибо Драме номер три. Спасибо Сергею Довлатову.