«В Тагиле – ой, в Турине это было…»

Николай Коляда написал много пьес о театре. Пьесу о его театре написал Карло Гольдони…

 — Проходите-проходите! У нас тесно, но очень талантливо, сейчас увидите! – приветливо говорит Николай Коляда, приглашая перед спектаклем зрителей усаживаться поудобнее. Оказывается, действие уже пошло, четкая граница между игрой и реальностью отсутствует. Появляющийся на сцене актер Антон Макушин (Труффальдино из Бергамо) вторит-спорит с режиссером, выворачивая его слова наизнанку.

— Видите, как у нас тесно и бесталанно!

Спектакль «Слуга двух господ» начинается балаганно. Сидят под покрывалами то ли девушки, то ли парни, артисты, в общем. Попугайничают со звонком. Лялялякают. Упоенно создают атмосферу капустника. Пересмешник же Труффальдино, пользуясь отсутствием «дяди Коли», с увлечением примеряет на себя одежку режиссера.

— Три часа репетируем одно и то же! Ну это же самоделка. Не театр, а утренник! Кучик, встань! Вот, посмотрите, Александр Кучик, артист нашего театра. Бог дает только одно, или талант, или рост! Вот Александр Сысоев – каждую неделю мотается по заграницам: разве хороший артист может себе позволить такое? Тарас Поддубный, молодой отец: умеешь делать детей – умей делать роль!

Нам показывают, как оно бывает на репетициях: зрители приглашаются на театральную «кухню». Зубоскальство, доброе переругивание, все как в обычной семье: театр – дом.

У Коляды есть такой прием: он сам проговаривает те претензии, которые к нему предъявляют, и этим обезоруживает критиков. «Да знаю я все, что вы мне скажете, я специально так делаю!». Лучше самим посмеяться над собой, чем это сделают другие. Все, что в его адрес за десятилетия наговорили сторонники строгой классической школы, «белухи» (в противовес «чернухе»): «бездарь!», «чернушник!», «подвальщик!» — выносится на сцену и тем обесценивается, уничтожается. «Утренник какой-то!». В самом деле, ощущение любительщины присутствует, как будто артисты мастерили спектакль самостоятельно. Но, может быть, это та внешняя небрежность, «легкая небритость», которая была изначально задумана и достичь которой совсем не просто? (Как, например, поддерживать трехдневную щетину.)

Макушин-Труффальдино-режиссерКоляда-простоартист между тем продолжает бесноваться:

— Бардак, кошмар! Вот сидят зрители и ничего не понимают, да, товарищи?

Чуть-чуть понимаем. Догадывается, что это Коляда рассказывает сам о себе и о своем театре. «В Тагиле – ой, в Турине (Туринске?) это было…»

Можно ли определить жанр новой постановки Коляда-театра «Слуга двух господ»? Некая «матрешка»: театр в театре о театре в театре и так далее.

Про что спектакль? Про театр спектакль! Про какой театр? Про Коляда-театр! Николай Коляда написал много пьес о театре. О его театре пьесу написал Карло Гольдони. Сам того не подозревая. Но такая уж у классиков судьба. Назвался классиком – будь готов к переформатированию. И к соавторству – современные режиссеры активно вторгаются в структуру драматургического текста.

Труффальдино с подругой

Ситуация итальянского карнавала, или русского базара. Мешанина, неразбериха. Весело пахнет арбузом, вокруг разбросаны фрукты, морковка годится для жонглирования, атмосфера игры, легкости жизни. Под звуки оперы участники действа сосредоточенно охотятся за мухами с мухобойками в руках. В открытое во внешний мир окошко видно, как проносят то лежа, то стоя портрет Ильича, вслед за ним проплывает изображение молодого Коляды – какой симпатичный! Кажется, уже весь театральный музей перекочевал на сцену. По-простому в постановках Коляды не разговаривают, диалоги протекают в технике тантамаресок, заимствованной из приемов кукольного театра: в картины с вырезанными лицами вставляются лица героев, маски-шоу. Смешение стилей, внешняя бессмыслица, ругань, шум, смех, пирушка, подколы, заблудившийся луч прожектора мечется по зрительному залу. Железная логика отсутствия логики. Хаотичное броуновское движение, в котором все же прослеживается стержень идеи. Жизнь – это театр. Театр – это комедия дель-арте. Жизнь – это комедия дель-арте. То есть смена масок и смешение разного.

— Да, в жизни все так намешано, товарищи! (это уже не из спектакля, а из меня). Низкое и высокое рядом. С утра базар (магазин), днем развлекуха (кинотеатр), к вечеру искусство (театр). «Вывела» мужа на Джеймса Бонда. На экране Дэниел Крейг устроил потрясающие мотоциклетные гонки по крышам домов, но еще он пытается изображать трагизм и психологизм: и кино меняется, чует, что ходульные персонажи не в моде. Последние кадры, и я бегу, опаздываю, на спектакль, уже с дочкой, которая к цифрам 007 испытывает высокомерное пренебрежение, а вот Коляда – это круто! Высокое не бывает без низкого, одно существует лишь относительно другого. Где пол, где потолок – это смотря с каких позиций оценивать. Материальное и духовное постоянно перемешиваются в реальности и на сцене. Каждый из нас – слуга двух господ, по минимуму двух. И нужно успеть услужить обоим.

Спектакль в очередной раз демонстрирует формальное роскошество – или излишество. У Коляды собственное чувство меры, когда всего должно быть много. Он не экономит на формальных приемах, его воображение подбрасывает все новые и новые ходы. Мне довелось пару раз «подсмотреть», что происходит на репетициях, как рождается то, что потом мы видим, обсуждаем, или обвиняем в избыточности, или восхищаемся точностью попадания.

Помню, делали знаменитую сцену у фонтана в «Борисе Годунове». На протяжении часа родилось и благополучно умерло несколько формальных идей. Мне лично любая из них казалась классной и, убеждена, для другого режиссера явилась бы находкой, основой целого образного ряда. Иду на спектакль, жду знакомую сцену, гадаю, что попало в окончательную редакцию, что было выбрано из многообразия «одежек», накидывавшихся на плечи артистов. Представьте себе – ни-че-го! Сцена оказалась построена совершенно иначе, чем те многочисленные варианты, перебор которых я наблюдала. Коляда явно незнаком с дефицитом фантазии, легко отбрасывает придуманное, чтобы придумать что-то еще. В любом его спектакле много формы; знал бы зритель, сколько еще осталось «за сценой»!

Итальянский карнавал

Второе действие начинается с фырчания картошечки на сковородке: Труффальдино руками Макушина «в прямом эфире» готовит кушанье для себя и немножко для нас. Театр начинается с картошки, а не с вешалки! Пора подкормиться. («Корми меня и не труди безмерно!», говорит умный слуга. О, надо запомнить, замечательная формулировка потребностей мужчин, и не только итальянских!). Молодежь в зале волнуется, взрывается смехом. Вот он, интерактив по-колядовски: зрители как будто тоже на сцене. Николай Владимирович не признает границ: это вы, зрители, а это мы, артисты – он границы размывает, растворяет, стремится уничтожить.

Приятно, когда зрительский интерактив воплощается, помимо «нескончаемых аплодисментов», а они действительно нескончаемые, в поедании угощений. Как всегда, везет первому ряду: сначала яблочками угостили, теперь горячей картошкой. Правда, в других постановках и грязью тоже: первым всегда достается по полной, и наград, и оплеух, они на передовой.

Театр начинается с картошки

На спектакли Николая Коляды просто развлечься-отдохнуть-расслабиться не ходят, потому что они не оставляют спокойными, холодными и равнодушными. Здесь случается подключение, здесь всегда нужно самим поработать: и руками, и ушами, и сердцем, и головой.

В технике тантамаресок

Театр – примерка разных одежек. Нескончаемое переодевание, смена париков, лиц, нарядов. А что иное наша жизнь как не примерка разных ролей-одежек, все тот же карнавал. Надел маску – можно открыть сердце. Артисты, отыграв роли, доведя знакомый сюжет до развязки, рассказывают про себя. Весь спектакль мы вместе с ними хохотали, посмеивались, иронически улыбались, зубоскалили, похихикивали. Ну почему вдруг щемит сердце? Это только Коляда способен веселую и легкую комедию Карло Гольдони поставить так, что выступают слезы.

Опубликовано в журнале «Культура Урала»