Антология страстей

Афиша Коляда-театра (Екатеринбург) пополнилась еще одним, четвертым по счету, спектаклем по пьесе Шекспира – «Ричард III».

В своих трагедиях Уильям Шекспир отразил все виды страстей человеческих. Максималисты говорят: после него пьес вообще можно было не писать. Он, отнюдь не Юнг, создал людские архетипы, а с ними и первообразы всех главнейших, из века в век повторяющихся жизненных сюжетов. «Гамлет, принц Датский» – о мучительном поиске смысла жизни и о мести, конечно. Король Лир – об отношениях отцов и детей, о чувстве истинном и ложном. Ромео и Джульетта – о любовной горячке на фоне семейной вендетты. Ричард III – о безудержном стремлении к власти и обладанию. Макбет – о влечении к трону и «золотому тельцу». Отелло – о пороке ревности… Так, все страсти описаны, за пониманием их природы, постижением их сути, за наслаждением их блеском и отвращением к их низости, обращайтесь к Шекспиру – и Коляде.

С образом короля Англии Ричарда III произошел казус. В то время как специалисты указывают на плюсы его кратковременного правления (хороший стратег, за два года провел административную реформу, важные изменения в армии и прочее), в памяти отнюдь не только британцев он остался символом злодея в многообразии его проявлений. Драматург воспользовался документами, не свободными от исторической заинтересованности, обелявшими одну сторону в династийной войне Алой и Белой розы и очернявшими противоположную. Но «археологические раскопки» оставим науке. В искусстве же образ Ричарда III – квинтэссенция пороков человеческих в их максимально мерзком воплощении, и этот образ правдив вне зависимости от исторического соответствия. Шекспир оказался сильнее ученых. Искусство в коллективной памяти «победило» науку.

«…Творю я зло». Этими словами распечатывается немота сцены в спектакле «Ричард III». Немота не синоним тишине. Звуков множество, но нет членораздельных, которые и отличают человеческую речь от воплей птиц, стенаний зверей, змеиного шипения. Появляется Ричард, пока – не король. Уродец внешне: хромой, безносый, он убог и ущербен внутри. «Я недоделан». В трусах и майке, заляпанной краской – как кровью, естественно; в тяжелых шумных сапогах, один из которых волочится как покалеченная нога. Чем занимается он на сцене? Шагает по людским телам. Натягивает веревки, которыми впоследствии оплетет, опутает массу, толпу, стаю. Пьет из тазика жижу кровавого цвета (мы догадываемся, что это каркаде, ну и что?). Целуется со змеями, принимая в себя их яд (кошмар, змеи и вправду живые!). Выкладывает на грудь употребленные чайные пакетики, как чьи-то внутренности, спутанные кишки. Можно представить, какое ощущение возникает в зрительном зале? Лично я себя уговаривала: «Спокойно, рвотный рефлекс – очистительный…»

Образ Ричарда представлен в развитии. Он мог бы состариться в примитивно отталкивающем облике первых сцен, но нет, Ричард силен, живуч, а ума ему хватает, чтобы искусно манипулировать окружающими. Он соблазняет жену уничтоженного врага, подставляя под микроскоп исследователя другие качества злодея, не столь однозначно чудовищные, как убийство, но не менее гадкие: лукавство, фальшь, притворство. Он заставляет с благодарностью на лицах принимать издевательства. Смеется над материнскими чувствами, презирает супружеские связи, не останавливает его и святость кровных – братских – уз. Демонстрирует явные садистские наклонности, устраивая экзекуцию с употреблением пыточных инструментов: ножи, щипцы, молоточки, занимается расплющиваем пальцев и отрыванием ногтей, в том числе у самого себя – ну как еще злодей может подстричь ногти? По моему мнению, Ричард III – одна из лучших ролей заслуженного артиста России Олега Ягодина, который убедительно работает в диапазоне от нежного влюбленного Ромео до омерзительного властолюбца-убийцы.

Происходящее на сцене невидимыми веревками привязывает к себе зрителей и как будто что-то вытягивает из нутра. Мы тоже подцеплены, нас не отпускают, наматывая нервы на кулак. Нами манипулирует искусство, которое не всегда бывает сладеньким и пресным, да и не обязано таким быть.

Николай Коляда, конечно, уже вписал себя в историю театра: собственными пьесами и режиссерским стилем, которые, пора говорить, породили школу. Но сейчас я о другом: об одном свойстве его творчества, которое лично меня не перестает поражать – бесконечно фантазийное и глубоко содержательное взаимодействие с бытовым материальным миром.  Каждый спектакль приобретает свой символический ряд, почти не повторяющийся, который становится и фоном, и смыслом. Здесь это веревки как символ уз, пут, цепей, оков. Здесь это обилие гадов (использую слово не в экспрессивном значении, а в биологически видовом, впрочем, без метафоры все же не обойтись). Здесь это простые чайные пакетики, отсылающие нас к британской тематике (о, английский чай!), а также навязчиво напоминающие об «одноразовости» всего в этом мире, а главное, жизни.

Новое сценическое пространство театра (год назад Коляда-театр переехал в новое здание) привнесло дополнительные выразительные возможности. Массовые сцены всегда играли особую роль в постановках Коляды, но здесь они обрели такое качество как графичность. Взамен ощущения хаоса массовых сцен на прежних площадках пришла динамичная упорядоченная статика. Актеры встают друг за другом, ритмично вращая руками-щупальцами: чудище, которое «огромно, стозевно и лайя». Стоп. Вспышка. Есть кадр. Заключительный монолог главного героя спиной к залу в обнаженном виде с подходящими к случаю татуировками на теле артиста. Стоп. Запечатлелось. Манипуляции с тазами в свете красных прожекторов – кровищи-то! – настоящее лазерное шоу. Звуковой ряд тоже приобрел большую четкость и, соответственно, повысилась степень воздействия на зрителей. На протяжении двух с половиной часов как будто само по себе существует воющее, лающее пространство, наполненное криками умирающих чаек, карканьем злобствующих воронов, скулежом подбитых собак – диссонансно сменяющееся обманчиво бодрыми звуками утренней гимнастики…

Ричард 3 в Коляда-театре

В дни премьеры много говорили о параллельности спектакля реальным событиям. Первые показы состоялись, когда в Великобритании происходило перезахоронение недавно обнаруженных останков короля Ричарда III, что подхлестнуло интерес к его неоднозначной личности и породило виток «переписывания истории». Но пьесы Коляды соответствуют моменту не только случайно-закономерными совпадениями. Они всегда – про нас сегодняшних. Не надо иметь слишком живое воображение, чтобы увидеть в аллюзиях средних веков черты современного нам мира и все еще актуальные предупреждения. Тьма власти – это власть тьмы. Одного деспота сменяет другой. А человек, по природе своей, осваивает не только верхи, но и низы этого мира.