Универсальный талант

Андрею Кылосову – 55. Ровно половину этих лет он работает в Свердловском академическом театре драмы.

Когда артист играет год за годом на одной сцене, а среди зрителей наверняка есть верные данному театру, — они наблюдают не только своего любимого или просто знакомого актера в разных ипостасях, но и видят, как меняется сам человек. Зреет, матереет, мудреет. Набирается опыта не только сценического. В Свердловском театре драмы с давних времен существует и сохраняется мощный актерский костяк, «текучка кадров» не свойственна коллективу. Среди наиболее востребованных исполнителей – заслуженный артист России, лауреат Премии губернатора Свердловской области, стипендии имени Шатровой Андрей Кылосов.

В его сегодняшнем репертуаре 11 спектаклей. Это значит, 11 имен он носит взамен своего, когда выходит на сцену. Кстати, что означает его необычная фамилия? В переводе с коми-пермяцкого она звучала бы как «Языков». С драматического театра в Коми-пермяцком автономном округе стартовала творческая биография артиста. «Служил там всего два года, а по багажу знаний и навыков, что приобрел, все десять лет», — оценивает прошлое Андрей Анатольевич.

…Невысокий, но крепкий паренек увлекался спортом, греко-римской борьбой. До старших классов о театре не помышлял, разве что в компании приятелей с успехом пародировал знакомых голосом, мимикой, походкой да с пониманием относился к увлечению двоюродного брата, который посещал народный театр при одном из пермских домов культуры. «В 16 лет меня как торкнуло что-то, попросил его: приведи в театр». Коллектив был самодеятельный, но серьезный, труппа 60 человек, ставили непроходные спектакли. Андрей уверовал в себя как артиста и после армии отправился поступать в театральные вузы. Именно так, во множественном числе, вузы: тогда было принято брать театральные институты если не приступом, то веером. Москва, Ленинград, Ярославль, Горький… Всего около 20 попыток. Не прошел. Устроился работать в троллейбусное депо.

К этому времени у Андрея уже была специальность, которую он приобрел в училище: слесарь-инструментальщик и слесарь механосборочных работ. В детстве жил в частном доме и привык все хозяйственные заботы решать самостоятельно. Умелые руки никакому мужчине, пусть самой гуманитарной направленности, не помешают. Позже, в экономически трудные годы, подрабатывал монтажником сцены, и «подработка» порой финансово поддерживала лучше основной деятельности.

Актерскую же профессию, так получилось, он освоил сначала на практике, а затем в теории. Режиссер из народного театра устроился в Кудымкарский театр и позвал с собой Кылосова. Уже после этого он стал студентом Свердловского театрального института, начинал на курсе Ярополка Лапшина, заканчивал в мастерской Алексея Петрова.

Что помнится из первых работ на сцене? Центральная роль в спектакле «Моя парижанка» в постановке народного артиста России Алексея Петрова, затем неоднозначная роль в спектакле «Самоубийца» того же режиссера. «Сначала я отнесся к роли прохладно и даже скептически, но в итоге был очень благодарен, что выбор пал на меня». Режиссер и педагог высоко оценивал способности студента Кылосова: «По поводу тебя я спокоен: профессией ты овладел, горжусь».

Еще учась на третьем курсе, Андрей получал предложения работать в нескольких театрах разных городов, в том числе и в Свердловском драматическом. Но выбрал родную Пермь. Руководство Пермского театра юного зрителя сомневалось: вроде не тюзовский типаж, но и упустить яркого характерного артиста – «и поет, и пляшет, и руками машет» — не пожелало. Год работы дал ни с чем несравнимый опыт общения с требовательным зрителем, угодить которому сложнее всего. Но по окончании сезона он все же принял решение перебраться в Свердловск.

С 1990 года на сцене государственного академического театра драмы Андрей Кылосов принимал участие в огромном количестве спектаклей. Вот только наиболее заметные из перечня: «Много шума из ничего», «Женитьба Бальзаминова», «Ромео и Джульетта», «Три сестры», «Мастер и Маргарита». Были периоды, когда в месяц он выходил на сцену 24, 27 раз – почти каждый день!

— Андрей Анатольевич, как вы сами считаете, в чем причина такой востребованности? Профессионализм – это априори. Но что еще?

— Универсализм, наверное. А также стечение обстоятельств. В труппе определенный дефицит актеров среднего возраста, а ведь репертуар по большей части на них и рассчитан. В последние годы к нам пришло немало молодежи, яркой, талантливой, это замечательно. Но сказывается «пробел» 90-х, когда театр, и не только наш, больше думал о том, как выжить, чем о том, как привлечь людей.

— Когда человек приходит в профессию, у него есть видение, чего он желает в ней достичь. Подвожу к традиционному, но важному вопросу: что вы хотели сыграть, но не сыграли?

— Еще в народном театре я понял и принял как аксиому: «Ешь что дают». Но когда получил роль, сделай ее убедительной и неповторимой. Чтобы не как у Булгакова: «Нет маленьких ролей, а есть паршивцы актеры, которые все портят». Кто-то мечтает сыграть Гамлета. На мой взгляд, это нарциссический подход. Станиславский говорил: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве».

— То есть вы спокойно относитесь к «подневольности» актерской судьбы?

— Актер выполняет то, что предлагает ему режиссер, зачем с этим спорить? Но в идеале присутствует соавторство. Я считаю благом, когда режиссер доверяет актеру, и роль выстраивается совместно. И не приветствую слишком деспотичных постановщиков, которые жестко диктуют: «Встань сюда, пойди туда, два притопа, три прихлопа». Не так давно мы работали с Владимиром Мирзоевым: это был настоящий «творческий отпуск». Сейчас идет репетиционный процесс спектакля «На всякого мудреца довольно простоты» с Анатолием Праудиным, у меня роль Городилова. Когда люди заботятся не о самоутверждении, не о собственной «короне на голове», а о творческом результате, сами увлечены процессом и увлекают нас, работа становится удовольствием.

Порой же, к сожалению, приходится влюбляться в то, во что влюбиться невозможно. Это уже насилие над человеческой и актерской природой. Остается лишь поддерживать себя напоминанием: ты профессионал и сделаешь это.

— Вы были отмечены на областном фестивале «Браво!» за исполнение роли второго плана. Понятно, что к центральным образам отношение трепетное, но и роли второго плана требуют не меньшей «энергетической выкладки»?

— Для меня нет градации: план первый, второй, пятый… Никакой разницы, всё одинаково важно и требует глубокого погружения. Вот Валерий Величко практически всегда исполнял роли второго плана, а кто же его не знает, не помнит созданные им яркие персонажи?

— Мир сильно изменился с тех пор, как вы вышли на сцену: другие экономические и политические реалии, зрительские потребности. Давайте вспомним, как существовал театр в разные периоды жизни страны. 

— 80-е годы – это еще эпоха золотого века русского театра, пик популярности, ежевечерние аншлаги. У театра практически нет конкурентов, сюда приходят как на праздник.

К середине 90-х ситуация резко поменялась: отток, «отплыв» зрителей: мы порой играли спектакли для 60 человек на весь большой зал. Публика перебралась в видеосалоны, или ей просто было не до удовольствий. Мы стремились «соответствовать времени»: на сцене появились актрисы топ-лес, спектакли в стиле чернухи или чистейшей, без примесей мысли, развлекухи. Артисты вышли из стен театра (но не ушли): активно участвовали в концертах на различных площадках, выступали в ночных клубах. Затем дефолт 98-го – нам не выплачивали зарплату полгода. Но и при этом почти никто не уволился.

Я параллельно работал диктором на радио, занимался озвучкой кинофильмов, ремонтом офисов и преподавал в театральном институте. Спектаклей выпускалось очень много, всеми способами старались привлечь зрителей. Никогда не испытывал такой утомленности, как в ту пору, плюс ребенок был еще маленький. Как-то идет спектакль «Театр времен Нерона и Сенеки», я сижу молча по роли и чувствую: засыпаю. Артист Алексей Ванченко по сюжету подползает ко мне и шепчет: «Не храпи!». Перегруз был большой.

Постепенно, потихоньку стрелка барометра театральной жизни начала подниматься. Морально стали чувствовать себя увереннее, не зря хлеб едим: зритель вновь потянулся в театр.

— Тяжело играть на пустой зал?

— Конечно. Кто-то порой утверждает обратное, но если нет дыхания зала, вместо диалога ты вступаешь в монолог с самим собой. Зритель корректирует произведение, становится его участником. Бывает, момент юмора не предполагался, но в реальном спектакле он возникает, и мы откликаемся на реакцию, что-то меняем.

Можно не смотреть на зал, но чувствовать, как он настроен. Вот спектакль «Ханума», зрители всегда к нему легко подключаются. В других случаях требуются усилия, чтобы вовлечь их в происходящее. А иногда надо подарить зрителю возможность оценки. Это было еще в Кудымкарском театре. В спектакле «Жестокие игры» по пьесе Арбузова артист одного состава, исполнявший роль отца, который ждал прощения от сына, в момент прощения охал и ахал – зал не реагировал. Актер все сделал за зрителей. А другой просто молчал, но так, что зал начинал блестеть слезами. Вот истинное актерское мастерство: не самому заплакать, но довести зрителей до слез.

— Жизнь человека определяет не только он сам, но и люди, встречающиеся на его пути. Есть ли для вас такие знаковые персоны?

— Я очень благодарен Алексею Васильевичу Петрову, что много лет назад он вспомнил меня, позвонил и позвал в Екатеринбург. Это был судьбоносный момент моей биографии. Если бы не он, жизнь сложилась бы – хуже, лучше, не знаю – но иначе. Я благодарен своему педагогу за то, что 27 лет работаю в Свердловском академическом театре драмы, с которым пережил разные времена. Было трудно, было весело, было легко, было ухабисто – но скучно не было никогда.